По несчастью или к счастью,
Истина проста:
Никогда не возвращайся
В прежние места.
Даже если пепелище
Выглядит вполне,
Не найти того, что ищем,
Ни тебе, ни мне.
Путешествие в обратно
Я бы запретил,
Я прошу тебя, как брата,
Душу не мути.
А не то рвану по следу —
Кто меня вернёт? —
И на валенках уеду
В сорок пятый год.
В сорок пятом угадаю,
Там, где — боже мой! —
Будет мама молодая
И отец живой.
В ночь со вчера на сегодня в памяти вставали строчки Шпаликова.
И дедушка Лева, и бабушка Галя, и прабабушка Анна Васильевна. И родные места детства. Щемящее чувство оставшейся близости после расставания.
Всему виной — спектакль Дмитрия Крымова в Школе современной пьесы «Все тут».
Сцена, широкая-широкая, вдоль боковой стены театрального зала, напротив — всего четыре ряда зрителей лицом к лицу с героями спектакля.
Спектакль-воспоминание, спектакль «путешествие в обратно» Дмитрия Крымова — туда, где его дедушка и бабушка, где живы родители — легендарные Наталья Крымова и Анатолий Эфрос.
Коридором в былое становится спектакль в спектакле — «Наш городок» по пьесе Торнтона Уайлдера, который маленький Крымов когда-то смотрел с родителями.
И они тут — с нами в зале — вновь смотрят его.
Тут и преданный завлит Эфроса — Нонна Михайловна Скегина. Маленькая, чуть сгорбленная, с низким голосом и неизменным матерком в речи, она то и дело врывается в действие, пытаясь рассказать об Эфросе — о рождённых спектаклях, которые постигала злая участь закрытия, о травле, о боли Мастера.
Она смешно мечется по сцене, зритель улыбается, смеётся, пока ее пытается поймать и унять сам Крымов, она заходится, захлёбывается этим пережитым, этой любовью и болью, желанием непременно рас-ска-зать, и микрофон, дрожащий в ее руке, в крепком объятии Крымова становится вдруг в общей наступившей тишине трагическим сердцебиением…
Смех мгновенно оборачивается горячей слезой. Эти качели Крымов «качает» весь спектакль. Контраст смешного и трагического каждый раз продуман подробно, выверен в каждой точке — безошибочный ход. Зритель смеётся и плачет. «Система Крымова»? Хотя ведь и жизнь иногда самой сутью своей — и смех, и слезы.
Сделаем отступление и прислушаемся к иному диалогу. Разговор Крымова и Райхельгауза.
«Крымов: Я, знаешь, подумал, что русский психологический театр — это такой театр, когда не актеры переживают, а зритель переживает. А актеры могут делать что угодно по нашей договоренности. Потому что мне безразлично вообще, переживают они там, или нет.
…Если я придумал спектакль и прошу актера бежать, чтобы люди заплакали, пожалуйста, бегите, а не переживайте по этому поводу… конечно, можно и переживать тоже, но главное — бежать. Если я правильно придумал, они заплачут.
Райхельгауз: Ты замечательно сказал. Станиславский именно этот пример приводил как противоположный. Он был убежден, что не может актер показать некую ситуацию, в связи с которой зритель заплачет.
Крымов: Но это не правильно…
Райхельгауз: Но это Станиславский…»
…Зритель плачет и смеётся. Но, может, и актеры «и бегут, и переживают»?
Как бы то ни было — спектакль Крымова сыгран по режиссерской партитуре от точки до точки. С эффектами и порой продуманной, нарочитой условностью деталей: выскальзывающий в дверь на сцене черный кот, вспархивающие живые голуби, метание свежих яиц на сковородку к завтраку, «ведра» слез, которые герои в буквальном смысле проливают над постановками в воспоминании, заводно разъезжающиеся по сцене машинки на улице Горького в Москве детства Крымова. Прекрасная сценография Марии Трегубовой — как неотъемлемая и тоже «играющая» часть спектакля. Пред нами — то самое и Пушкинское, и Шпаликовское родное «пепелище»: декорации словно обгорели, костюмы актеров — героев «Нашего городка» неизбежно выпачканы сажей.
Предметы из прошлого, родные руины.
Нельзя туда вернуться. Да ведь и нет нужды. Потому что все тут. То, из чего мы выросли, те, кого мы любили, с нами и в нас навсегда.
«Наш городок» Крымов, уже только с мамой, потом смотрел вновь, в грузинской версии Туманишвили-Габриадзе. И этот спектакль тоже оживает ярким в деталях действом, пародией, сделанной с любовью, в памяти героя и на сцене. И даже не сыгранный никогда спектакль Школы драматического искусства «Остров Сахалин», где двухметровый, «двухэтажный» Чехов (сыгранный или показанный сразу двумя артистами) встречается с Сонькой Золотой Ручкой (ее, как и Скегину, прекрасно играет удивительная Мария Смольников), как память о прошлом, может, уже даже и не о родителях, а о самом Чехове, который тоже «в крови», превращается в сцену спектакля «Все тут».
И так же, как сверкающий золотистый пиджак Скегиной, сама она, вдруг прекрасным золотым дождем развеевается над могилой Эфроса и над залом, — все, кто нам дороги, всегда остаются с нами. Мы прорастаем из них. Мы не одиноки даже, когда очень одиноки. Потому что — все тут.
